четверг, 30 апреля 2015 г.

Владимир Великий. Креститель Украины-Руси и его след в истории.



Чем мы обязаны этому незаурядному человеку и реформатору.
В нынешнем году исполняется 1000 лет со дня Успения великого киевского князя Владимира Святославича. Он отошел в вечность 15 июля 1015 года в день памяти святых мучеников Кирика и Улиты. Креститель Руси киевский князь Владимир Святославич является знаковым символом  для всей восточнославянской цивилизации. Ведь среди событий и явлений, определявших течение отечественной истории, вероятно, не будет преувеличением назвать самым главным крещение Владимира.
Внедрение христианства в Киевском государстве князем Владимиром на рубеже Х века стало переломной вехой истории Руси-Украины, поворотным пунктом ее всего последующего исторического развития. Христианизация Киевской Руси преодолела политическую и культурную изолированность страны и привела к признанию за ней самостоятельного места в символической семье христианских народов тогдашнего европейского мира.
Фигура киевского князя Владимира Святославича, этого, говоря словами Михаила Грушевского, Рыцаря Духа, не нуждается в особой презентации. Если княгиня Ольга в исторической памяти восточного славянства осталась «матерью князей русьских», то Владимир Святославич стал «отцом Руси».
...Незаконнорожденный сын воинственного Святослава и пленной древлянской княжны, ключницы княгини Ольги — Малуши, он был с детства устранен на далекую периферию государственно-политической жизни Руси. В 970 г. Владимир занял вакантный княжеский стол в Новгороде, занять который отказались законные сыновья Святослава — единокровные братья Ярополк и Олег.
Долгие семь лет просидел юный Владимир в далеком Новгороде. Однако вскоре произошли события, которые в корне изменили политическую ситуацию в Киевской Руси. В 977 г. посаженный отцом в Киеве амбициозный Ярополк Святославич решил проучить своего младшего брата. В кровавом столкновении у города Вручего (теперь г. Овруч Житомирской области. — Авт.) Олег был убит.
Чтобы избежать подобной участи Владимир бежал «за море» в Скандинавию. Собрав там военных наемников, он вскоре возвращается в Новгород. Выгнав оттуда подобранных Ярополком посадников, он объявил тому войну, и уже 11 июня 978 г., согласно летописной хронологии, Владимир победителем вошел в Киев. Утвердившись в Киеве, Владимир энергично принялся крепить властные позиции, ища опору среди местной аристократии, чтобы, говоря словами Михаила Грушевского, «собирать рассыпанную храмину» Киево-Русьского государства.
В первую очередь он избавился от присутствия в Киеве слишком большого, для мирной работы, количества варяжских наемников. Большую часть этих отборных воинов он сумел выпроводить на службу к византийскому императору, а среди прочих оставил возле себя мужей «хороших, храбрых и осмысленных».
Они несли службу в построенных Владимиром на Десне, Остре, Трубеже, Стугне и на Суле пограничных замках-крепостях. Варяги были надежной опорой киевскому князю и в организовываемых им военных походах на племена вятичей, радимичей, дулибов и хорватов, выделившихся из государственно-политической системы Руси. Успешным для Владимира был и поход на «ляхов», отнесенный составителями Повести временных лет (выдающейся памятки старокиевского летописания начала ХІІ ст.) к 981 г. В результате чего киевскому князю удалось вернуть в состав Руси заселенные дулибами и хорватами восточнославянские земли, которые раньше попали под власть Польши, и укрепить границы Киевского государства.
Во времена его правления в основных чертах завершилось объединение восточного славянства, заметно усилились процессы политической консолидации древнерусьского сообщества. Владимир развил начатую княгиней Ольгой и ее сыном Святославом реформу государственного управления, заменив склонных к сепаратизму местных племенных князей своими посадниками-управленцами. В самых главных городах Киевского государства утвердились назначенные им доверенные бояре и родные дети великого князя.
Старшего своего сына Вышеслава Владимир посадил на княженье в Новгороде, где до недавнего времени правил Добрыня, Изяслава в Полоцке, Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове. После смерти Вышеслава в Новгород был переведен Ярослав, Борис утвердился в Ростове, Глеб в Муроме, Святослав в стольном граде Древлянской земли — Искоростене, Всеволод во Владимире на Волыни, а Мстислав в Тмутаракани.
Выбор этих городов как центров сосредоточения  власти киевского правительства не был случайным. Они были выдающимися центрами разноэтнических племенных объединений и союзов племен. Институт посадничества — управление отдельными регионами через доверенных лиц великого князя — подрывал местный регионализм, что отвечало потребностям объединительной политики киевского правящего дома. Семье Владимира удалось монополизировать всю полноту власти на Руси. Следовательно этот порядок семейного владычества и определял тогдашнюю, скажем так, политическую систему Киевского государства.
Фигура киевского князя Владимира Святославича выписана в летописных источниках разнополярными красками. Ему, рожденному в язычничестве, уготовано было в начале жизненного пути быть великим грешником, а после крещения — стать таким же великим праведником. Создавая образ Владимира-язычника,
Повесть временных лет, которая является главным источником для постижения этой его ипостаси, наделяет его чертами ненасытного женолюбца и идолопоклонника. Так, в Повести временных лет старокиевский книжник поместил самую мощную по своей эмоциональной напряженности аттестацию распутной жизни Владимира в язычничестве. С удивительной точностью он считает 300 наложниц князя в Вышгороде, столько же в Белгороде, еще 200 в сельце Берестовом под Киевом.
Нечего искать в этом величественном гимне сладострастности киевского князя реальные признаки грешных проявлений его жизни. В средневековых представлениях такой эротичный темперамент являлся приметой энергии и силы и не имел в себе, как отмечал М.С. Грушевский,  «ничего непочетного с нецерковного взгляда — только скрылись они в убогих останках, преимущественно на услугах набожной легенды».
Другой, не менее существенной гранью, определявшей грандиозную фигуру великого грешника, было его идолопоклонничество. В языческом житии Владимира определяющая роль отводится его заботами об организации и совершенствовании системы языческих культов и верований. Как подтверждают летописные источники, утвердившись в Киеве, Владимир примерно в 980 г. около княжеского двора на высоком холме обустроил капище языческих божеств: «поставил он кумиры на холме, вне двора теремного: Перуна деревянного — а голова его была серебряной, а ус — золотой — и Хорса, и Дажбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокош.
И приносили им люди жертвы, называя их богами, и приводили сыновей своих и жертвовали их этим бесам, и оскверняли землю требами своими».  Языческое капище Владимира исследователи локализуют на холме, находящемся на территории современной усадьбы № 3 по Владимирской улице и спортивной площадки соседней с ней школы. Однако вопрос атрибуции этого здания Х ст. как языческого святилища и его главных персонажей остаются дискуссионными в науке.
Владимир-язычник в летописи наделяется такими же сам пороками, какими наделяла ветхозаветная традиция царя Соломона (1 Царь. 11: 1 — 8). Соломон в угоду женщинам построил на горе близ Иерусалима жертвенник чужим богам. Так же и Владимир творил языческие обряды в Киеве на Перуновом холме. Однако, сравнивая греховность двух правителей, летописец различает пути их святости: Соломон, хотя и мудрым был, однако сгинул, а Владимир-язычник получил спасение: первый прошел путь от святости к погибели, второй же наоборот — от греховности к спасению.
Под языческой личиной грешника прячется праведник. Выписанные согласно литературным образцам языческие пороки Владимира неизменно превращаются в свою противоположность — христианские добродетели. Бездна, отделяющая великого грешника от святого праведника, была искусственно создана старокиевскими книжниками, которые вдохновлялись христианской традицией, в частности новозаветной парадигмой истории апостола Павла.
Владимир не нашел да и не мог найти в языческой вере своих родителей истинного Бога. Попытка трансформировать язычество, приспособить его к новым условиям и укрепить свою власть путем усиления ее сакрализации оказалась малоэффективной. Традиционное язычество, пусть и реформированное, уже исчерпало себя. Оно препятствовало последующему развитию молодого восточнославянского государства, его интеграции в содружество европейских народов и не отвечало цивилизационным вызовам.
Для молодых варварских народов не было другого пути вступить в семью цивилизованных народов, чем отречься от своего языческого прошлого: «Путь к цивилизации пролегал через христианство — единственно правильную идеологию, монополизированную Византией. Потому что христианство — точнее, византийское христианство — и было сутью цивилизации». Христианизация Руси означала вхождение ее в мировое христианское сообщество, обретение ею своего места в содружестве христианских государств.
После долгих и болезненных колебаний Владимир сделал выбор в сторону христианской религии в византийском ее варианте. Побуждением к крещению Владимира была, как представляется, не только и не столько благоприятная для него политическая ситуация, которая сближала Киев и Константинополь, но и сильное моральное потрясение. Как известно, средневековое мышление и ощущение пропитались глубоким пессимизмом и неуверенностью в будущем.
Людям той эпохи представлялось, что мир стоит на грани гибели, на пороге смерти. Апокалиптическое напряжение в тогдашнем христианском мире росло тем больше, чем ближе приближалось 1000-летие Рождества Христова, которое в странах византийского круга ожидали встретить около 6496 г. согласно принятому тогда в Восточной церкви летоисчислению, то есть в 992 г. Эта эсхатологическая тревога не могла не чувствоваться и на Руси. Не случайно помещенная в Повести временных лет под 986 г. разлогая «Речь философа» завершается описанием Страшного Суда.
Владимиру было над чем задуматься — до грядущего фатального дня оставалось шесть лет. Спасательным кругом для него стало посещение стольного града Руси византийским посольством. В результате переговоров в сентябре 987 г. между Киевом и Константинополем было заключено русьско-византийское союзническое соглашение. Тогда Византия переживала нелегкие времена.
Императорские войска летом 986 г. потерпели поражение в битве с болгарами около ущелья Траяновы врата, а в декабре того же года часть военной аристократии подняла восстание. Возглавил мятежников полководец Варда Фока, который провозгласил себя императором. Все это и заставило цареградского императора Василия ІІ (976 — 1025 гг.) искать военной поддержки Киевской Руси.
На переговорах в Киеве Владимир согласился помочь Византии, но в обмен за эту помощь просил ни больше ни меньше, а руки дочери покойного императора Романа ІІ — принцессы Анны. Сложно себе представить смятение императорского правящего дома, вызванное такой дерзостью северного «скифа». Двумя десятилетиями ранее к одной из дочерей Романа ІІ сватался сын германского императора Оттона І, однако ему вежливо, но решительно отказали. В других условиях получил бы, конечно, отпор и Владимир.
Но киевский князь пообещал немедленно отправить в Константинополь русьский экспедиционный корпус для борьбы с мятежниками и обратится вместе с народом Руси в христианство. Владимир и сам стремился приобщить Киевскую Русь к христианской семье народов тогдашнего мира, бесспорным сувереном (отцом) которого был византийский император. Для молодых варварских народов не было иного пути вступить в эту семью цивилизованных народов, чем отречься от своего языческого прошлого. Благодаря родственной связи Владимира с византийским императорским домом этот путь можно было преодолеть намного быстрее и с немалой политической выгодой для Киева.
Стиснув зубы, Василий ІІ вынужден был пообещать выдать за него свою сестру Анну. Владимир сдержал слово и отправил в Константинополь русьский экспедиционный корпус для борьбы с мятежниками. Последний насчитывал шесть тысяч отборных воинов и был одним из самых дееспособных военных соединений.
Это войско спасло Македонскую династию от узурпатора Варды Фоки, разгромив его в битве под Константинополем весной 989 г. Сам Владимир отправился, когда пришло время, на византийский город Херсон (древнерусьский Корсунь) в Крым, чтобы наказать корсунян, перекинувшихся на сторону политических противников византийского императора Василия ІІ и его брата Константина.
Сюжетная канва этого летописного сюжета символично очерчивает путь обретения Владимиром веры и царственной мощи. Византийский Херсон (Корсунь) и его субститут — Царьград, символизируют истоки и оплот христианской веры, которую надо не смиренно принять от греков как дар, а отвоевать в нелегкой борьбе. Эта идея развивается древнерусьскими книжниками в сказании о длительной осаде города, ее трудностях и изобретательности Владимира, который, перерезав трубы, по которым к измученным корсунянам поступала вода, заставил последних открыть врата его войску. Военное счастье варварского вождя определяет суть трофеев новой веры, доставшихся ему вместе с престижным призом — рукой греческой царевны.


Последней приписывается определяющая роль в деле обращения в христианство Владимира и всей Руси. Своим появлением на Русьской земле она приносит Владимиру исцеление от тяжелой болезни. Описанное в летописи неожиданное ослепление и чудесное исцеление киевского князя символизирует его духовное прозрение, просветление и перевоплощение его власти, которая отныне является царственной (греческое — basie•ia). Не случайно после крещения Владимир убирает имя Василия, которое не только символизировало его небесного христианского патрона, но было и тождественно имени шурина — византийского императора Василия ІІ.
Захваченный и покоренный город Владимир передал своему шурину Василию ІІ, а сам с триумфом вернулся в Киев, где и происходили основные события грандиозного исторического действа обращения в христианство подданных его страны.
Крещению киевлян летом 988 г. предшествовало уничтожение языческого пантеона, который появился незадолго до этого в центральной части столицы Руси. Князь Владимир приказал, как сообщает летописец, «сбросить кумиров — тех изрубить, а иных огню предать. Перуна же повелел он привязать коню к хвосту и волочить с Горы по Боричеву спуску на Ручай, и двенадцать мужей поставил бить его палицами.
И, когда волокли его по Ручаю к Днепру, оплакивали его неверные люди, потому что еще не приняли они крещения. И, приволочив его, бросили его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав: «Если где пристанет он, то вы отпихивайте его от берега, пока пороги пройдет. Тогда лишь оставьте его». И они совершили веленное. Когда пустили его и прошел он сквозь пороги, выбросил его ветер на мель, которую до сих пор зовут Перунья Мель».
Старорусьские книжники объясняли, что эта акция была совершенна для «обесславливания беса». Большинство современных исследователей, полагаясь на это сообщение «Повести временных лет», обычно воспринимают его буквально, утверждая, что глумливая расправа над Перуном должна была опорочить и унизить это недавно еще всесильное в глазах киевских язычников божество. Однако, думаю, в действиях Владимира следует усматривать обрядовое действо, которое в системе морально-этических ценностей языческого сообщества символизировало «изгнание» или «захоронение» божественного кумира.
Его не случайно привязали к хвосту коня, который в поверьях языческих славян выступал одним из поводырей на тот свет. Вода, куда сбросили Перуна, также у древних славян издавна связывалась со смертью, потусторонним, «тем» миром. Избиение его палками тоже имело ритуальный характер: идола необходимо было физически уничтожить. Впрочем, не исключено, что перед нами литературный прием, которым воспользовался старокиевский книжник-христианин, чтобы таким образом засвидетельствовать превращение языческого истукана в «прах на летних жнивах» (Дан. 2:32-35).
Перуна провожали вплоть до днепровских порогов, за которыми открывался «чужой мир», мир кочевого «Поля». То есть его выпроводили к самой крайней границе расселения славян. Это означало, что за пределы их государства выпроваживалось язычество. Как видим, рождающееся христианское царство словно «разворачивается» из сакрального центра — Киева, образовывая вокруг него такое же сакральное пространство. При этом очистительную роль здесь снова выполняет мифологема воды.
Двенадцать «мужей», которых поставил Владимир избивать сваленного идола палками, символизируют здесь, как представляется, двенадцать апостолов. Неслучайным совпадением кажется и то обстоятельство, что «Повесть временных лет» среди детей Владимира насчитывает двенадцать сыновей. Следует отметить, что в христологии число 12 символизировало обновленное человечество и означало земную и небесную Церковь. Число двенадцать (двенадцать «мужей» и столько же сыновей Владимира), придавало летописному повествованию о крещении Руси черты грандиозного акта ее «нового избрания» и подтверждало апостольское назначение киевского правящего дома.
Самому же Владимиру отводилось, как представляется, почетное место тринадцатого апостола. Эту идею постепенно развивают старокиевские книжники середины — второй половины ХІ ст. Так, в ранг тринадцатого апостола, пусть и опосредованно, возводит Владимира Яков Мних в своей «Памяти и похвале князю Владимиру», называя его апостолом «в князьях». Но наиболее обстоятельно и последовательно эта тема разработана идейным сподвижником Ярослава Мудрого — первым русьским по происхождению митрополитом Илларионом в его знаменитом «Слове о Законе и Благодати». Блестящий теолог и эрудит, киевский мыслитель, в частности, утверждал:
«Хвалит же Римская страна похвальными голосами Петра и Павла, через которых уверовала она в Иисуса Христа, Сына Божия; Азия и Эфес, и Патм воспевают Иоанна Богослова; Индия — Фому; Египет — Марка. Все страны, города и народы уважают и прославляют, каждый — своего учителя, который учил их православной вере.
Прославим же и мы по нашей возможности малыми похвалами нашего учителя и наставника, того, кто совершил великие и чудесные дела, великого кагана нашей земли Владимира, внука старого Игоря и сына славного Святослава, которые за время своего господства прославились мужеством и храбростью во многих странах, что их и по сей день за их победы и могущество вспоминают и воспевают. Потому что не в малой и неизвестной стране они правили, а в Русьской, которая известна, и о которой слышали во всех четырех концах земли».
В византийской агиографической традиции титул тринадцатого апостола был впервые употреблен по отношению к Константину Великому. Византийские басилевсы выступали продолжателями миссии, возложенной на апостолов. Из-за чего и киевский князь Владимир уподобляется равноапостольному императору Константину Великому. Это сходство задекларировано в первую очередь митрополитом Илларионом, который, обосновывая претензии тогдашней киевской церковной и политической элиты на канонизацию Владимира, называет последнего подобным великому Константину, равным ему умом и любовью к Христу.
В летописном некрологе на смерть князя, помещенному в «Повести временных лет» под 1015 г. утверждается, что Владимир «является новым Константином великого Рима, который окрестился сам и окрестил люди свои — и сей так совершил, подобно ему». Как известно, на константинопольском церковном соборе в 869 г. «Новым Константином» был официально провозглашен император Василий ІІ. Этим, очевидно, и обусловливался интерес к константиновской традиции в Киевской Руси.
Актуальность ему придавало еще и семейное родство Владимира с императорским домом. Почитание Владимира как второго Константина (и одновременно как второго Моисея) не было, как представляется, проявлением амбиций соперников Киевской Руси против Византии, а скорее выражением идеи их единства, совместного участия и принадлежности к единой, а следовательно и высшей, цивилизации, которая охватывала отныне и Византию, и Русь.
Стремление тогдашних книжников-интеллектуалов подчеркнуть связь раннего киевского христианства с апостольской эпохой было определяющей идейной программой оформления Киево-Русьского христианского государства. Государства, которое в результате выбора князя Владимира находится отныне под особым Божьим руководством. Вот почему в памяти потомков Владимир остался «новым Константином великого Рима», который «молится за тех, кто воспевают его и верно возвеличивает».
С принятием христианства Киевское государство, согласно тогдашним представлениям, будто бы очистилось от скверны и из «не страны» стало страной и в то же время членом мирового христианского содружества. Христианизация Киевской Руси при Владимире Святославиче означала ее легитимацию на международной арене. Проявлением такого «новорождения» стала деятельность киевского властителя, который отныне перестал быть варварским вождем неизвестной в христианском мире страны, а смело уподобляется старорусьскими книжниками библейскому царю Соломону.
Подобно последнему, Владимир был великим зодчим. В Киеве, на холме, где раньше размещался пантеон языческих божеств, князь велел построить церковь святого Василия в честь своего христианского патрона. В 991 году было заложен, а через пять лет освящен первый каменный киевский храм Успения Богородицы (Десятинный). Это показывало наглядно пророчество апостола Андрея о том, что «засияет благодать Божья на горах этих». Владимир, следовательно, предстает исполнителем назначенной апостолом Андреем миссии.

Часть 2. Владимир Святой на рубежах исторической памяти

Фигура святого князя Владимира была весьма уважаемой во всем православном славянском мире. Память о нем сохранилась в самых отдаленных его уголках. Однако после катастрофы 1240-х годов, когда земли Средней Надднепрянщины были разорены монгольским нашествием, видимых признаков уважения к Владимиру в те времена здесь сохранилось крайне мало.
Однако на землях Северо-Восточной Руси, территориально-политическим средоточием которой стало Московское княжество, внутриполитическая жизнь хотя и была обезображена, но не подавлена окончательно. Профессор Георгий Вернадский (1887-1973) — сын основателя Украинской Академии наук Владимира Ивановича Вернадского, который стал в эмиграции профессором Йельского университета (США), в свое время проницательно отмечал: «Московские князья умели подольститься к ханам, притвориться их верными слугами и так искусно вели дела, что ханы им поверили, предоставили старшинство над всеми другими и сделали их главными собирателями податей. Князья московские умели с незаурядным искусством воспользоваться этим положением: ордынские подати употребляли на подкупы в Орде и на приобретение себе владений; клеветали на своих соперников ханам как на мятежников, выпрашивали себе, для их укрощения, татарскую помощь и стали мало-помалу всесильными в России».
Восходящий пункт московского самосознания составляла идея непрерывности церковного и династического единства от Киева до Москвы. Святой Владимир почитался как прародитель московских правителей, которые позиционировались единственными законными наследниками киевских князей: «от Владимера даждь и до сего дне его род единъ, и правилися всемъ великимъ княземъ о всемъ, преже Киевскимъ, потомъ же Владимирскимъ». Эти постулаты, впрочем, не могли ввести в заблуждение образованных европейских книжников. Так, называя Владимира Великого «Царем или Королем, Единовластцем и Великим князем всея Руси», польский хронист
М. Стрыйковский на полях своего труда сделал весьма знаменательное примечание: «A от того Владимира московские цари присвоили себе всю Русь».
Принцип религиозного единства всей Руси, осознанный великими московскими князьями уже со времен Ивана Калиты, стал для Москвы указателем и в сфере политики. Вот почему борьба за «собирание Русьских земель» — наследие Владимира Святого была, не в последнюю очередь, и идеологической борьбой за собирание и присвоение истории этих земель. Пережив страшный для всех христиан 7000-й (1492) г., когда ожидался грядущий конец света, местные книжники обращают свои помыслы к поискам новой роли и предназначения Москвы. В знаковом памятнике московской книжности второй половины ХV ст. «Изложении пасхалии на осьмую тысячу лет» митрополита Зосимы, в частности московский велиий князь уподобляется Константину Великому и первокрестителю Руси Владимиру — второму Константину.
Победа над Казанским и Астраханским ханствами и усмирение Ногайской орды открывала для московского царя заманчивую перспективу последующей эскалации военных действий в Ливонии. В ходе Ливонской войны Иван Грозный стремился отобрать у Литвы земли, которые ранее входили в состав Древнерусьского государства. Вожделенной целью было для него отвоевать Киев — давнюю столицу Руси, ее сакральный центр. В то время представление о наследовании Москвой святынь Киева уже крепко укоренилось в сознания местной церковно-политической элиты. Московская правящая династия («род») была вписана еще Иваном ІІІ в древний помянник Печерского монастыря в Киеве, восстановленный печерскими монахами между 1483–1526 гг.
Идейным обоснованием Ливонской войны стала задача освобождения восточнославянских земель от власти нечестивых «латын» и установление там власти православного царя. Идеологической подоплекой этим замыслам стал памятник московской публицистики конца 20-х — начала 30-х гг. XVІ ст. — «Сказание о князьях Владимирских», на основе которого около
1547 г. был составлено «Поставление великих князей русских», что стало вступлением к чину венчания на царство Ивана Грозного. Московский царь выступает здесь наследником киевских князей — Владимира Святославича и Владимира Мономаха, от которого он унаследовал царский венец и венчался им на царство. «Поставление великих князей русских» детально пересказывает легенду о получении киевским князем Владимиром Всеволодовичем этих византийских инсигний власти, венчание ими, а, следовательно, и превращение его в «царя Великииа Русии».
Тогдашняя московская политическая мысль взяла на вооружение и древнюю киевскую легенду о путешествии апостола Андрея, который, по свидетельству «Повести временных лет», посетил киевские горы и провозгласил, что на этих горах починет Божья благодать и появится большой город с церквами. Последняя устанавливала связь древнерусьской церковной организации со столицами вселенского православия и придавала ей апостольского измерения не только теологически, но и исторически.
В произведениях московских книжников эта легенда приобрела другую идейную окраску. Фигура апостола Андрея противопоставляется католическому догмату о примате римского папы — прямом наследнике апостола Петра. Утверждение московских книжников о крещении Руси родным братом последнего устанавливало равноправие Рима и Московии. Идея обладания Москвой наследием апостола Андрея и св. Владимира позже найдет свое подтверждение в получении ею мощей крестителей Руси. В 1640 г. из Киева в Москву была доставлена часть мощей св. Владимира, обнаруженных Петром Могилой в руинах Десятинной церкви, а несколькими годами позже из Фесалоник в Москву была доставлена десница апостола Андрея.
Топикой тогдашней дипломатической переписки царского московского двора стали представления о Киеве как «государевой», или «прародительской» вотчине. Московский царь позиционировался «естественным» обладателем всего «русскаго» рода, а восточнославянские земли Великого княжества Литовского — его наследственными территориями. Ивану Грозному, как известно, так и не удалось воплотить в жизнь свои грандиозные замыслы и войти победным шествием в столицу первых русьских князей, чтобы стать полноправным обладателем Киева с его немеркнущими в веках святынями.
Между тем, в политико-идеологических представлениях царей киевское наследие продолжало оставаться приобретением Москвы. Эта идея наследования Москвой святости Киева нашла свое окончательное завершение в предельно четкой литературной формуле «Москва — Второй Киев». При этом мотив «Москва — Второй Киев» был для Московской Руси, как представляется, более значимым дискурсом идентичности, чем наполненный метафизически конфессиональным содержанием мотив «Москва — Третий Рим».
Борьба Москвы за первенство в православном славянском мире закончилась присвоением Владимира московским историческим дискурсом, трансформацией его в фигуру общерусского значения. В начале XV ст. эпитет князя Владимира приобрел свою окончательную форму — «святой равноапостольный самодержец Руския земли».
С середины XV ст. чествование св. Владимира приобретает в Московском княжестве черты государственно-церковного культа. В XV ст., по наблюдениям исследователей, Службы святому князю Владимиру увеличиваются больше чем вдвое, складываются новый канон, стихиры, кондаки и другие песнопения. Основное идейное содержание служб прославления Владимира определялось через аналогии киевского князя с апостолом Павлом, императором Константином и библейским Моисеем. В этих и других памятках он называется  «начальником» и корнем православной веры, духовным отцом Киевской и Московской Руси.
Значение Владимира как фигуры исторической идентификации в Российской империи существенно выросло в конце XVIII ст. Импульсом к оживлению интереса к фигуре и деяниям Владимира стало присоединение Крыма к России. Именно с берегов Черного моря берет свои начала раннее киевское христианство. С точки зрения Петербурга, здесь, в Херсонесе — городе князей русских, Россия словно опять находит свою веру и свою историю.
Сразу же после Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г., когда Крым был исключен из состава Оттоманской империи и провозглашен формально независимым государством во главе с Шагин-Гиреем, на новых землях основываются новые города Херсон и Славянск. Семантика названий этих городов весьма прозрачна — Херсон должен был напоминать о Херсонесе Таврическом, а Славянск — о легендарном городе древних русов близ Новгорода.
9 сентября 1775 г. в указе Екатерины ІІ о создании Херсонской и Славянской епархии отмечалось, что Херсон был источником христианства для России, где после обращения Владимира мир благодатной веры и истинного богослужения просиял над всей Россией. Епархии был предоставлен исключительно высокий статус, а архиепископом был назначен один из ведущих деятелей греческого просветительского движения Евгений Булгарис, который незадолго до этого приехал в Россию. Основание новых крепостей с греческим и славянским названиями должно было символизировать и единство христианских народов на границе с Турцией. В декабре 1783 г. присоединение Крыма к России было официально признано Турцией, и уже 2 февраля 1784 г. основана Таврическая область.
Закономерно появился вопрос об увековечении памяти крещения Владимира в Херсонесе. Предложение соорудить памятный мемориал на месте крещения в Корсуне князя Владимира впервые было высказано адмиралом А.С. Грейгом в 1825 г. в докладной записке императору Александру І во время посещения им Севастополя. Предусматривалось построить на морском берегу небольшую церковь с богадельней при ней для 30 инвалидов. Вскоре была открыта подписка на средства для строительства храма. Посетив Севастополь в 1843 г., император Николай І приказал строить храм не в Херсонесе, а в самом Севастополе, на возвышении в центре города.
Указом св. Синода от 4 мая 1850 г. под № 4141 Херсонскому епархиальному начальству было разрешено заняться восстановлением древних святых мест на Таврическом полуострове. Тогда же херсонский архиепископ Иннокентий (бывший ректор Киевской духовной академии и викарий Киевской епархии) учредил здесь общежительную киновию с небольшой каменной церковью в честь св. Ольги.
Освященная 28 февраля 1853 г., она была разрушена во время Крымской войны 1854 — 1855 г. 18 марта 1861 г. херсонесская киновия получила статус первоклассного монастыря, в котором были тогда уже три храма — малый, в честь семи священномучеников христианских, где хранилась часть мощей св. Владимира, переданных Александром ІІ 29 июня 1859 г. из церкви домового Зимнего дворца, домовая церковь Покрова Божьей матери, и собор св. князя Владимира, который строился на предполагаемом месте его крещения.
Через несколько лет после окончания Крымской войны было принято решение разделить сумму собранных пожертвований и построить два Владимирских храма. Один — в центре Севастополя на вершине горы, а другой — в честь 900-летия крещения Руси на руинах Херсонеса, на том месте, где еще в 1827 г. были обнаружены два христианских храма. Закладка Владимирского храма в Севастополе состоялась уже 15 июня 1854 г., когда еще суда соединенного англо-французского флота не оставили Черноморье. Строительство этого храма было завершено в 1888 г.
Важное место Херсонеса в политике исторической памяти и государственной идеологии России удостоверяют так называемые «таврические» монеты (достоинством 20, 10, 5 и 2 копейки), вычеканенные в Феодосии во время поездки Екатерины ІІ в Крым. На их лицевой стороне изображен вензель императрицы и надпись: «Царица Херсонеса Таврического».
Это был первый шаг на пути к внедрению «Царства Херсонесского» с соответствующим гербом в систему официальной императорской титулатуры: «Божиею поспешествующею милостью Мы (имярек), Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Астраханский, Польский, Сибирский, Херсониса Таврического, Грузинский; Государь Псковский и Великий князь Смоленский, Литовский, Волынский и Финляндский... Низовские земли, Черниговский».
Таким образом возвышался статус Херсонеса, который был знаковым воплощением давнишней мечты христианских монархов России взять под свою высокую руку Константинополь с проливами. Возрожденный Херсонес Таврический стал идеальным воплощением Константинополя. А само имя Владимира приобрело новые коннотации. В официальном имперском дискурсе — вместо миролюбца оно стало означать властелина мира, того, кто владычествует над всем миром.
Нынешняя оккупация украинского Крыма Россией является вторым после длительного антракта актом этой исторической драмы, разворачивающейся по похожему сценарию и сопровождающейся в соответствии с ее имперским содержанием риторикой Кремля. Если все-таки правда, что история повторяется дважды, то этому фарсу недолго ждать занавес.
Образ крестителя Киевской Руси, окутанный немеркнущей в веках народной любовью, сохранялся и в культурной и литургической памяти украинцев. Уже в конце XVI ст. вопрос крещения Владимиром Руси стал центральной темой тогдашней литературы. Уже в самых древних патериковых текстах отражено стремление связать начало Печерского монастыря с деятельностью Владимира Святославича и его последователей. В составленном на Волыни в Загоровском монастыре в начале ХVІІ ст. рукописном сборнике Владимир предстает духовным просветителем Руси, принявшим христианскую веру из Константинополя.
Одним из популярных мотивов украинской церковной публицистики ХVІІ ст. стала полемическая интерпретация истории крещения Руси Владимиром. Латинские и униатские полемисты, стремясь обосновать идею исконности и непрерывности унии между Римом и греческой церковью, от которой зависела и Киевская митрополия, доказывали, что крещение Руси не было связано исключительно с именем Владимира, а произошло в несколько растянутых во времени этапов. Эта идея получила развитие, в частности, в произведениях Петра Скарги и целого ряда других католических и униатских полемистов.
Вместе с тем в православных произведениях, например в Палинодии (1621) Захарии Копыстенского, находим другую систему доказательств. Отстаивая идею крещения Руси в несколько этапов, он доказывал, что крещение Владимира знаменовало окончательное и полное утверждение христианства в Киевской Руси. Крещение Киевской Руси, мотивирует З. Копыстенский, произошло не от латинского Рима «старого», а от Рима «нового», Греческого, то есть от Константинополя. По мнению Копыстенского, Владимирово крещение Руси по византийскому обряду и святость Владимира являются залогом верности византийским источникам веры.
В первой половине ХVII ст. стараниями архимандрита Киево-Печерской лавры, митрополита Киевского, Галицкого и всея Руси Петра Могилы (1632—1647 гг.) произошла решительная переориентация церковного и интеллектуального Киева на поиск опоры в русьской княжеской традиции и благородной элите, в отличие от альянса с «казацкой саблей», эпохи предшественников Могилы Иова Борецкого и Исайи Копинского.
П. Могила приложил немало усилий к воссозданию памяти о княжеских временах и, в частности, созданию культа св. Владимира: «Интеллектуалы из окружения Могилы, — отмечал профессор Игорь Шевченко, — заново открыли начала киевского прошлого.
Они нашли корни современного им киевского настоящего, связывавшие его с этим прошлым, и установили историческую преемственность между началами Киевской Руси, с одной стороны, и Украиной начала ХVII ст., с другой. Идя по следам Захарии Копыстенского и Стихотворений на погребение Сагайдачного, составленных в 1622 году, Могила перенял концепцию киевской Начальной летописи, согласно которой украинский народ происходил от Яфета. Один из спудеев его школы назвал тот народ народом Владимира».
В составленной Могилой для студентов Киевской коллегии книге «Антологіа, сиреч молитвы и поученія душеполезная» имя князя Владимира упоминается 19 раз. Как и старокиевские летописцы, Петр Могила уподобляет Владимира апостолу Павлу, называет его «отцом и учителем, предстоятелем перед Господом за весь русьский народ, прославляет за осуществление им крещения Руси, за дальновидную государственную политику, которую он проводил, «на высоте стола сидя матере городов богоспасаемого Киева».
Это большое уважение выразилось и в весомом вкладе Могилы в создание культа князя Владимира именно как киевского, украинского святого. Он составляет и помещает в «Антологии» тропарь, стихиру и кондак в честь князя». Фигура князя Владимира занимает главное место и в полемическом произведении Литос (1644), а также в других оригинальных и переводных произведениях пера единомышленников Могилы.
Открытие раннего прошлого княжеского Киева и возвышение памяти о святом Владимире находило проявление не только в тогдашней литературе. Петр Могила энергично взялся за возобновление древних киевских храмов. В 1634 — 1646 гг. под его попечением осуществлялись реставрационные работы в Софийском соборе. В результате этих работ главная ось композиции ктиторской фрески была несколько изменена.
Были отреставрированы только три из 12 изображенных в древнерусские времена фигур — фигура Ярослава и его жены Ирины-Ингигерды. Вопреки первоначальному виду реставраторы увенчали их головы коронами. Центральное место в композиции, которое изначально занимал Христос, занял св. Владимир. Иконографический характер, одеяния и атрибуты представленной фигуры позволяют вполне достоверно датировать ее ХVІІ ст.
Следующим после Софийского собора храмом, возобновлением которого занимался Петр Могила, заняв киевскую митрополичью кафедру, была Десятинная церковь. На этом месте тогда (до 1636 г.) находился деревянный храм, известный под названием Николая Десятинного, принадлежавший униатам. Петр Могила не задавался целью отстроить киевский первохрам во всем его первозданном величии. Для него важным было воспользоваться древними священными руинами для обустройства небольшой церкви, которая стала бы своеобразным мемориалом памяти о Владимире.   
Полууцелевшие стены в юго-западной части древнего храма Владимира были использованы Могилой для строительства небольшой церкви, предназначенной для молитвенных богослужений. Строительство новой каменной церкви при жизни Петра Могилы завершено не было.
В своем завещании в 1646 г. митрополит записал предоставить из своих сбережений тысячу злотых для окончательного восстановления Десятинной церкви. Примерно в середине ХVІІ ст. эти работы были закончены. Позже, в 1682 г,. с западной стороны церкви была пристроена «трапеза деревянная», а около 1700 г. восточную ее часть надстроили деревянным ярусом, в котором находился боковой алтарь в честь апостолов Петра и Павла. Это здание было разобрано в 1828 г. перед началом строительства нового помещения церкви по проекту В.П. Стасова.
В 1636 г. в руинах Десятинной церкви около южного нефа «реставраторами» П. Могилы был обнаружен шиферный саркофаг с мужским захоронением, которое было объявлено усыпальницей  князя Владимира Святославича.
Предполагаемые останки крестителя Руси планировалось поместить в драгоценную раку и установить ее в Софийском соборе. Ввиду нехватки средств Петр Могила вынужден был обратиться в апреле 1640 г. за помощью к московскому царю Михаилу Федоровичу, жертвуя ему часть мощей Владимира. Однако в Москве подаренную Могилой российскому царю нижнюю челюсть Владимира не осмелились признать достоверной и деньги на изготовление раки для хранения драгоценных мощей не дали.
Останки св. Владимир так и не были собраны воедино. Его десница хранилась в Софии Киевской, а голова была перенесена сначала, кажется, в Михайловский Златоверхий собор, потом в восстановленную Могилой церковь Спаса на Берестове, а позже (вероятно, с середины ХVІІ ст.) хранилась в серебряной раке, установленной близ иконостаса (на правой его стороне) в Успенском соборе Киево-Печерской лавры.
Во второй половине ХVІІ ст., как свидетельствуют дневниковые записи генерал-аншефа Патрика Гордона, которому в 1679 г. было доверено «главное начальство над Киевом и расположенными в нем войсками», богослужения в день памяти Владимира проводились не только в лавре, но и в Нижнем городе, Братском монастыре. Его запись от 15 июля 1685 г., в частности, свидетельствует: «В день памяти великого князя Владимира, первого христианского князя в России, богослужение было проведено в Нижнем городе, Братском монастыре». Раньше, «пока нужно было бояться турков, — отмечал Гордон,— главу его с процессией обносили около Верхнего города и замка, но в мирное время этого не делали».
Главным местом памяти Владимира, следовательно, был Киев-град — город над Днепром, в водах которого состоялось крещение. Этот святой для всех православных славян город с его христианскими святынями и храмами был и является знаковым сакральным местом — «местом памяти». В таких «местах памяти» кристаллизуется коллективная память, ведь эти фиксированные пункты, опирающиеся на славное прошлое, превратились в метафизические по своей природе, символические фигуры.
Ими были построены в ХVIII ст. деревянная церковь, «стоящая на форштадте за крепостью киево-печерскою» (в 1835 г. она была перенесена на Новостроинскую или Владимирскую площадь на пересечении Васильковской и Немецкой улиц в Лыбидской части города); возведена киевлянами близ так называемого Крещатицкого источника (Крещатый ручей) по проекту А.И. Меленского в 1802 г.  восемнадцатиметровая кирпичная колонна тосканского ордера на арочном цоколе.
Посвященная Магдебургским правам города она чествовала и Святого Владимира. ХІХ век положил начало грандиозным преобразованиям городского пространства и наполнению его новыми знаковыми символами исторической памяти о крестителе Руси — святом равноапостольном князе Владимире. В день памяти последнего, 15 июля 1834 г., был торжественно открыт Киевский императорский университет Св. Владимира. По этому случаю в Успенском соборе Киево-Печерской лавры, «при Главе» равноапостольного князя Владимира, состоялся торжественный молебен.
Это богослужение вспоминал Михаил Максимович: «Не забуду, с каким восторгом я, только что приехавший из Москвы в Киев, внимал там в 1834 году, когда, пред открытием Университета Святого Владимира, при Главе его в Печерской церкви священнодействовал митрополит Евгений, и было там необычайное стечение просвещеннаго люду с обеих берегов Днепра!» В 1828 г. на средства курского помещика Анненкова было начато по проекту петербуржского архитектора В. Стасова строительство новой Десятинной церкви.
Освящение Десятинной церкви состоялось в 1842 г. Кроме главного престола, церковь имела еще два боковых — во имя св. Владимира и во имя св. Николая. На месте предполагаемого захоронения князя Владимира было установлено монументальное надгробие, изготовленное из темно-серого мрамора и бронзы. 15 июля 1862 года, в день памяти Святого Владимира, в Киеве было начато строительство соборного храма во имя св. Владимира. 10 октября 1853 года на киевских холмах был торжественно открыт памятник св. Владимиру. Эти символические «фигуры памяти» стали топографическим «текстом» урбанистического пространства Вечного Города, своеобразной формой культурного воспоминания о святом равноапостольном князе Владимире.
...Одетый в бронзу и гранит Владимир навечно прикован к киевским холмам. Своим крестом он осеняет всю Украину. Он дарует ей свое покровительство и защиту. Сегодня его память чествуется на общегосударственном уровне, что предусмотрено соответствующим Указом Президента Украины. Однако самым главным указом для нас, ныне сущих, должен был бы оставаться призыв сердец и звон благодарной памяти в наших  душах.
Владимир Рычка, доктор исторических наук; опубликовано в издании  День

Комментариев нет:

Отправить комментарий